Фашисты [litres] - Кирилл Викторович Рябов

Саша взяла домашнюю одежду и вышла.

– Я брошу тебя! – крикнул Вольский. – Уйду. Останешься одна. Ну, кому ты нужна? Детей рожать не можешь…

Он услышал её топот и трусливо сжался. Но Саша остановилась и, даже не заглянув, вернулась на кухню. Снова послышался её плач. Вольский немного подёргался, но шансов не было. Он опять закрыл глаз и включил порнографию. На этот раз в сцене кроме Саши присутствовали Тамара, Катя и Принц Альберт. Правда, мопс стал огромной гиеной. Голые бабы ласкали друг друга посреди комнаты, а он ходил кругами, тихонько смеялся и махал пушистым хвостом. Потом оскалил огромные клыки, схватил Тамару за голову, оттащил и стал рвать на части. Саша и Катя продолжали ласкаться под брызжущей кровью.

Вольский возбудился, перевернулся на живот и стал тереться набрякшим членом о пол. И тут в дверь позвонили. Фантазию сдуло. Он услышал, как Саша открывает, затем раздались голоса: её и мужской, незнакомый. Вольский заорал:

– Кого ты там, блядь, привела? Пошли вон отсюда! Суки, я вам головы отрежу!

Голоса стихли. Саша заглянула и показала на Вольского пальцем.

– Вот он.

В комнату вошёл высокий мужчина лет сорока пяти, с тонкими усиками. В руках у него был небольшой рюкзачок.

– Кто ты, ёбарь? – сказал Вольский. – К жене моей пришёл?

– Ну, что? – спросила Саша.

– Вы правы, – сказал мужчина.

– Эта тупая пизда права быть не может. Прав тут только я. Поэтому сейчас ты развязываешь меня, потом разворачиваешь жопу и парадным шагом идёшь на хуй.

Гость ухмыльнулся.

– Назови своё имя.

– Его Коля зовут, Николай, – подсказала Саша.

Мужчина скривился.

– Идите, пожалуйста, на кухню. Или лучше погуляйте.

– Я буду на кухне.

Она ушла.

– Назови своё имя, – повторил он.

– Старая, разъёбанная лохань твоей бабки, – сказал Вольский.

– Ага. Знакомо.

– Правда?

– Ничего оригинального. Ты должен назвать имя.

– Сначала развяжи.

Гость достал из кармана брюк нож, выщелкнул лезвие и ловко срезал поводок.

– Ох, блядь! – простонал Вольский, растирая запястья.

Он залез на кровать и лёг на бок, подперев голову кулаком.

– Имя.

– Евгений, – сказал Вольский. И добавил детским голосом: – Мама с папой меня так назвали в честь дедушки. Он был лётчиком на Северном флоте. Однажды меня наказали за краденую клубнику, в бане заперли на ночь. Страшно было. Когда утром за мной пришли, я уже неживой был. Замёрз совсем. А вас как зовут, дядя?

– Прокопий, – ответил тот.

– А выглядишь как гондон.

– Сам уйдёшь? Или помочь?

Вольский перевернулся на спину, стащил трусы и швырнул ему в лицо. Прокопий лениво увернулся.

– Ладно.

Он расстегнул рюкзачок и достал крест.

– Убери акробата, – сказал Вольский, готовясь к прыжку.

– Ну, а как без него? – сказал Прокопий задумчиво.

Он схватил Вольского борцовским хватом за шею, прижал крест к голове и громко запел:

– Заклинаю тя, злоначальника хульнаго, начальника сопротивнаго восстания. И самодетеля лукавства, заклинаю тя, низверженнаго от горняго светоношения и во тьму глубины низведенного возношения ради, заклинаю тя, и всю ниспадшую силу последовательную твоего произволения. Заклинаю тя, душе нечистый, Богом Саваофом и всем воинством Ангел Божих, Адона Элои, Бога Вседержителя, изыди и разлучися от раба Божия Николая: заклинаю тя Богом, словом вся создавшим, и Господом Нашим Иисусом Христом, единородным Сыном его, прежде век неизреченно, и бесстрастно от него рожденным, видимую же и невидимую тварь соделавшим, по образу своему человека создавшим, законом первое естественно сея детоводившим, и ангельским приставлением сохраншим, водою согрешение выше потопившим, и поднебесныя бездны разустившим, и гиганты нечествовавшия растлевшим. И столп скверных разстрясшим, и землю Содома и Гоморры огнем жупельным испепелившим, его же свидетель дым неугасимый курится: жезлом море раздельшим, и люди ногами немокрыми проведшим, и мучителя фараона, и воинство богоборное, во веки волнами нечестия брань потопившим: в последняя от Девы чистыя воплотившимся неизреченно, и целы печати чистоты сохранившим: омыти крещением древнюю нашу скверну благо изволившим, ею же мы преступлением осквернихомся…

– Педерастическая обезьяна! – кричал Вольский в ответ. – Разъёбанная псина! Сука, блядь, больно, больно, сука, блядь. Schwein! Scheißidiot! Du Arschloch, du Scheiße, verpiss dich! Geh zum Teufel! Fick dich!

– Заклинаю тя крестившимся во Иордане, и образ нам нетления в воде по благодати подавшим: его же ангелы и вся силы небесныя удивишася, воплощенна Бога смирившагося зряще: егда безначальный Отец, безначальное рождество сыновнее откры, и Святаго Духа схождение, троическое единство свидетельствова. Заклинаю тя оным, ветру запретившим, и бурю морскую укротившим, полк демонский отгнавшим, и зеницы очныя от утробы лишенныя, брением слепые прозрети соделавшим и древнее рода нашего создание обновившим, и немыя глаголати исправившим, струпы проказ очистившим, и мертвыя от гробов воскресившим, даже до погребения человеком беседовавшим, и аде восстанием пленившим, и все человечество необъято смертию устроившим.

Но Вольский ничего не видел и не слышал. Он крепко и долго спал. А когда проснулся, обнаружил, что лежит голый на кровати. За окном было темно. С кухни доносились голоса. Всё тело болело. Сильнее всего – глаз и зубы. Вольский слез с кровати, завернулся в одеяло и, шаркая, вышел на кухню. За столом сидели Саша и Прокопий. Они пили чай и тихо разговаривали.

– Господи, Коля! – сказала Саша.

– Как себя чувствуете?

– Больно, – ответил Вольский.

Голос из себя пришлось доставать.

– Больно, – вздохнул Прокопий. – Но пострадать надо. Как же без этого?!

– Коля, сядь, не стой в дверях.

Вольский доковылял до стола и сел. Увидев своё отражение в оконном стекле, он отшатнулся.

– Ну, ничего, ничего, заживёт, – сказал Прокопий. – Я изгнал демона. Больше он власти не имеет. Помучиться, правда, ещё придётся.

– Долго? – спросила Саша.

– Может, до самой смерти.

– Он вернётся? – спросила Саша шёпотом.

– Тут сложно сказать. Всё от вас зависит.

– И что же делать, если вернётся?

– Терпеть, быть сильным, оставаться человеком. Вы ведь так и делали, но где-то дали слабину, поддались и чуть не пропали.

– Помню, я был в дурдоме и там избил больного человека, – сказал Вольский. – А потом всё очень смутно. Ощущение, будто я в своём теле как пассажир в машине.

Прокопий допил чай и встал.

– Мне пора идти. Устал ужасно.

Саша пошла провожать его. Вольский тоже поднялся и прошаркал следом.

– А вы чем, кстати, занимаетесь? – спросил Прокопий, надевая ботинки.

– Официально я безработный. Но вообще я писатель.

– Пишете романы?

– В основном всякие статьи в интернет.

– То есть вы копирайтер?

– Да. Но скоро сяду писать роман.

– О чём?

– Ну, это будет история одной семьи, её судьба, показанная через судьбу страны в